О.В. Петренко

СОЦИОИСТОРИЧЕСКИЙ И КУЛЬТУРНО-АНТРОПОЛОГИЧЕСКИЙ ПОВОРОТ В ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ИСТОРИЧЕСКОЙ НАУКЕ: ЕЩЕ РАЗ О ТОМ, КАК ВСЕ НАЧИНАЛОСЬ

Цель статьи – выявить особенности появления и развитиясоциоисторического и культурно-антропологического познавательных поворотов в советской исторической науке.

В статье затронуты проблемы включения советской исторической науки, до 1960-х гг. пребывавшей в идеологической изоляции от немарксистской интеллектуальной мысли, в мировую исследовательскую практику. Рассматриваются основные тенденции процесса восприятия, адаптации и творческого переосмысления мирового и отечественного опыта; неизбежного обновления представлений о предмете и методах исторического исследования; развития идей междисциплинарности.

Ключевые слова: советская историческая наука, познавательный поворот, междисциплинарность, культура, человек,

Понятие «познавательный поворот» активно используется в современном мировом социогуманитарном знании для характеристики определенного сдвига в теории и практике познания, выражающегося в смене ракурса рассмотрения объекта, определения предметной области, установления взаимоотношений с другими дисциплинами, качественном изменении способов получения и представления научного знания. В западной академической литературе, отмечается несколько значимых «познавательных поворотов», содействовавших переосмыслению исследовательских подходов, в их числе: социоисторический (1950–1970-х гг.); антропологический (1950–1970-х гг.), культурный (1970–1990-х гг.); лингвистический и нарратологический (1960–1990-х гг.); когнитивный и новый исторический (1970–1990-х гг.), визуальный и научный (1980–1990-х гг.) и пр.^[i]

Социоисторический познавательный поворот, поставив под вопрос традиционные приемы исторического познания и историописания, «манифестировал» новое профессиональное сознание и новый образ исторической науки как дисциплины аналитической, проблемной, открытой для междисциплинарных практик[ii]. Антропологический и культурный «повороты» перенесли фокус исследовательского внимания на социально и культурно детерминированного человека во времени и пространстве, активного субъекта культуры, преобразующего мир творческой деятельностью. Историография становления и бытования данных познавательных феноменов в отечественном историческом знании довольно представительна. Нам бы хотелось обратить внимание на специфику их появления и развитияв советской исторической науке, долгое время пребывавшей в идеологической изоляции от мировой, немарксистской интеллектуальной мысли.

Как и на Западе, в этом согласимся с известным медиевистом А.Л. Ястребицкой, процесс формирования нового научного мышления в гуманитарных науках обозначился у нас к началу 1960-х гг., прежде всего в лингвистике и литературоведении, социологии, философии, позже — в исторических науках[iii]. Исследователь советской исторической науки Л.А. Сидорова также отмечает, что поиск новых подходов к изучению истории начался в условиях последовавшей за смертью И.В. Сталина либерализации общественно-политической жизни, в атмосфере хрущевской оттепели[iv]. XXсъезд КПСС (февраль 1956 г.) и разоблачение «культа личности», пробили «брешь» в господствующем тоталитарном складе мышления. В 1962 г. на Всесоюзном совещании историков официально провозглашен курс на пересмотр и очистку от догматических наслоений марксистко-ленинского наследия. В это же время исследователи получили относительно свободный доступ в архивы, осуществлялась публикация документальных сборников и путеводителей по архивам. Начался процесс возвращения в мировую историческую науку. В центральном историческом журнале «Вопросы истории» был организован новый отдел – «Историческая наука за рубежом». Историки знакомились с исследованиями зарубежных коллег, представленных в контексте «критики буржуазной, антимарксисткой и ревизионисткой историографии». В институте истории АН СССР был создан сектор методологии истории под руководством М.Я. Гефтера, после реорганизации в 1968 г. он продолжил существование как неформальное сообщество[v]. Развернулись многочисленные дискуссии, пусть они, по мнению историографов, «не были по-настоящему продуктивными», однако свидетельствовали о концептуальных переменах в исторической науке. На волне общественного и научного подъема в 1969 г зародилась идея создания Института научной информации по общественным наукам (ИНИОН АН СССР), одной из задач которого, по замыслу инициаторов его организации, должен был стать анализ новых тенденций в науке, как отечественной, так и зарубежной. Оживилисьмеждународные связи, возобновлялось участие советских исследователей во всемирных съездах историков (в 1970 г. ХIIIМеждународный конгресс прошел в Москве), научные обмены, поездки историков в зарубежные страны для работы в архивах и библиотеках. Происходило ознакомление с методологией и методикой «новой исторической науки», применяемым ею междисциплинарным подходом, приоритетными направлениями современной западной историографии: социальной историей, исторической демографией, исторической антропологией, обогащающими видение исторического прошлого, особенно в понимании человека как целостного субъекта исторического действия. Заметное влияние на этот процесс оказывало дальнейшее участие советских историков в конгрессах исторических наук[vi], знакомство с трудами иностранных авторов посредством серии переводов, издание реферативных сборников. В 1970-х гг. были переведены на русский язык некоторые труды западных структуралистов, лингвистов, литературоведов. В 1974 г. А.Я. Гуревич издает «Апологию истории» М. Блока. В 1970-е-1980-е гг. в ИНИОН СССР, под редакцией А.Л. Ястребицкой, А.Я.Гуревича и Ю.Л. Бессмертного выходит серия реферативных сборников, большинство из которых носило название «Культура и общество в Средние века». Одновременно были переосмыслены и как бы «открыты» заново труды многих русских ученых рубежа и первых десятилетий XX в. (М.М. Бахтина, П.А. Флоренского, Г.Г. Шпета, В.Я. Проппа, Ю.Н. Тынянова и др.)[vii]. Не случайно, социокультурную атмосферу этого времени А.Я. Гуревич называет первым интеллектуальным «ренессансом» (попытки обновления, по его словам, «захлебнулись» в конце 1960-х начале 1970-х гг.)[viii].

Процесс поиска новых исследовательских методов и подходов не прерывался и в условиях «санкционированной свободы» (Л.А. Сидорова), благодаря интеллектуальным усилиям «одиночек»: источниковедов и методологов, «неофициальных медиевистов», «историков культуры» и культурологов. Одним из вариантов таких поисков представляется интенсивная рефлексия историков, философов, литературоведов над феноменом «культуры», свидетельствовавшая о становлении нового гуманитарного мышления - «мышления в масштабах культуры» (или «в рамках логики культуры», по В.С. Библеру).

Мощным стимулирующим фактором в этом процессе явилась деятельность тартуско-московской семиотической школы лингвистов и литературоведов, в 1960-х гг. обратившихся к изучению истории культуры. В свете семиотических исследований представления о культуре как простой сумме разного рода деятельностей (преимущественно в духовной сфере), либо как о совокупности материальных и духовных благ уходят на второй план. «Выкристаллизовалось новое ее понимание как структурной целостности, как системы отношений между человеком и миром – системы, с одной стороны, регламентирующей поведение человека, а с другой – определяющей то, как он воспринимает и моделирует мир. Культура (по Ю.Л. Лотману, «совокупность всей, ненаследственной информации, способов ее организации и хранения») понималась как система взаимосвязанных элементов (смыслов), формирующих «картину мира» человека, передавая ему «небиологическую информацию»[ix]. Такое понимание культуры получило живой отклик в среде историков, научные работы, написанные в этом ключе становились «провокационными» для традиционной советской марксистской историографии и знаковыми для нарождающейся культурно- и антропологически ориентированной мысли[x].

«На рубеже 1960–70-х годов в СССР, отмечает С.Н. Зенкин, сложилась новая научная дисциплина – комплексное исследование культуры, или культурология, – получившая значительный резонанс в среде интеллигенции и объединившая в себе разные течения независимой гуманитарной мысли»[xi]. Омский историограф, культуролог А.В. Свешников соглашаясь с общей идеей С.Н. Зенкина, дает новому подходу к изучению истории культуры более нейтральное определение - «целостное научное направление», в конце 1980-х гг. «обозначившее себя как «культурология»[xii]. В справедливости мнения омского исследователя нас убеждает воспоминание Л.М. Баткина, очевидца и непосредственного участника описываемых культурных коллизий. По свидетельству Баткина, в самом широком значении этим термином (культурология) в 1970–1980-е годы «схватывалось надцеховое методологическое единство тех, кто не ограничивается специальными задачами многоразличных отсеков гуманитарных исследований», «историки, философы, филологи, искусствоведы, лингвисты, психологи, социологи и.т.п. устремились в общий смысловой мир, т.е. в «культуру»[xiii].

А.В. Свешников выделяет присущие новому междисциплинарному подходу черты: перемещение культуры с периферии в центр внимания; осознание необходимости понять человека иной эпохи/культуры (как интеллектуалов, так и простых людей); стремление увидеть в историческом персонаже «живого человека» со своими чувствами, страстями и эмоциями, порой неосознанными; установка на изучение культурного бессознательного (близкого зарубежной «ментальности»).

Отметим, что представленное направление гуманитарной мысли развивалось параллельно (а на уровне теории и практики оно противопоставляло себя) «официальным» исследованиям по истории и теории «культуры», осуществляемым в рамках специальных институтов. В конце 1950-х гг. был образован сектор Истории советской культуры при институте истории АН СССР под руководством М.П. Кима, в Институте истории, филологии и философии Сибирского отделения АН СССР появляется сектор культурного строительства, наконец, при Министерстве культуры РСФСР организован научно-исследовательский институт культуры[xiv]. Изучение культуры активизировалось также в высших учебных заведениях. Так в 1961 г. в структуре исторического факультета МГУ был создан кабинет истории русской культуры, с 1971 г. он преобразован в лабораторию, которую возглавил А.М.Сахаров, затем в 1978 г. Б.И. Краснобаев. Отличительными чертами исследований сотрудников лаборатории было признание единства материального и духовного компонента культуры, а также отраслевой подход. К концу 1970-х гг. происходит становление «истории культуры» как отрасли исторической науки. По проблемам новой дисциплины разворачиваются научные дискуссии, выходят работы известных историков и историографов культуры М.П. Кима, В.Т. Ермакова, Б.И. Краснобаева, и др. Историки обращаются к определению места «истории культуры» среди других отраслей исторической науки и культуроведческих дисциплин, к выработке общего понятийно-терминологический аппарата, к разработке методологии[xv].

В это же время, на наш взгляд, определились тенденции сближения двух подходов к истории культуры (официального и культурологического), в частности по поводу человеческого измерения культуры. Ярким примером может служить «круглый стол», состоявшийся в январе 1979 г. и посвященный проблеме «Предмет и методы истории культуры»[xvi]. Заседание было организовано редакцией журнала «История СССР» совместно с Научным советом АН СССР по комплексной проблеме «история мировой культуры» и лабораторией истории русской культуры исторического факультета МГУ им. М.В. Ломоносова. Участники встречи - историки, философы, этнографы, искусствоведы (в том числе Б.И. Краснобаев, В.Т. Ермаков, Э.С. Маркарян, А.Я. Гуревич, Б.Б. Пиотровский, Д.С. Лихачев, М.М. Барг, И.Д. Ковальченко, М.С. Каган, и др.). Это была своеобразная попытка совместного обсуждения старых (методологических, источниковедческих, историографических проблем «истории культуры») и назревших вновь проблем (необходимость преодоления недостатков отраслевого подхода, формирования нового взгляда на явления культуры как на целостную, качественно определенную систему в общей структуре общественной жизни прошлого и настоящего). В то же время, дискуссия стала своеобразным «барометром» позволяющим измерить «давление» исследовательской мысли конца 1970-х гг., выявить, какие трансформации произошли в теоретическом и практическом плане, сравнить существующие подходы к изучению и определению «культуры». Не смотря на то, что в ходе дискуссии было высказано мнение о нецелесообразности поиска единой для разных гуманитарных наук дефиниции, в силу многозначности самого понятия «культура» (Пиотровский, М.Т. Белявский) и в силу того, что любые понятия уточняются в процессе работы (Л.С. Лихачев), почти каждый из участников представил свое мнение на этот счет. В определениях культуры прослеживается динамика в сторону целостного ее понимания. Можно отметить следующий разброс характеристик: нечто сделанное, неприродное (Б.И. Краснобаев); специфический способ деятельности и существования людей (Э.С. Маркарян); процесс духовного развития личности, находящий свое выражение в науке, просвещении, в произведениях художественного творчества (Д.Ф. Марков); совокупность знаковых систем, выражающих тип экзистенциональной ориентации человека, духовные формы деятельности в данном случае – производные (М.А. Барг); сторона, сфера общественной жизни; духовный компонент/феномен/идеальный фермент, обладающий свойством всеобщности и специфичности; совокупность всех знаний (в широком смысле: сведения, опыт и навыки), производство, распространение и потребление которых представляет собой культурно-творческий аспект общественной жизни (И.Д. Ковальченко); сложная целостная, качественно определенная система, и т.д. Интересно, что в попытках определения дефиниции историки обращаются к идеям философов, этнологов, этнографов. В выступлениях участников отчетливо проявляется стремление к системному, целостному видению объекта и междисциплинарным практикам. Интересно мнение историка М.Т. Белявского, что изучение этой проблемы без учета экономического, социального и политического контекста упрощает культурно-историческое исследование. Важно то, что в дискуссии настойчиво звучит требование поставить в центр историко-культурного исследования человека (Б.И. Краснобаев, А.Я. Гуревич).

Отметим выступление А.Я. Гуревича. Историк в открытой дискуссии излагает свой культурно-антропологический подход (ссылаясь на труды, идеи М.М. Бахтина и Ю.М. Лотмана). Он предлагает процедуру познания культуры прошлого в форме своеобразного «диалога» культур (культуры исследователя и культуры исследуемой), по словам ученого, это есть «способ проникновения в смысл иной культуры, расшифровки некоего послания, дошедшего из другой эпохи»[xvii], задавая «свои вопросы» и «получая их ответы», принимая во внимание присущую людям «картину мира». Подчеркивая сложность (иногда невозможность) реконструкции человеческой личности прошлого во всей полноте и индивидуальности, Гуревич призывает к пониманию ее через социально-культурные нормы, в которых она отливалась в ту или иную эпоху. В завершение своего выступления, А.Я. Гуревич подчеркивает необходимость перестройки гуманитарного знания с учетом опыта современной науки, подразумевая, опыт, как зарубежных коллег, так и отечественных исследований в области культурной антропологии, социологии, социальной психологии, искусствознания, филологии, семиотики. На наш взгляд, круглый стол в январе 1979 г. представляется важной вехой на пути к такой перестройке. Включая в число своих участников представителей различных дисциплин и смежных направлений, он мог стать (и потенциально являлся) площадкой для совместного поиска пути к целостному видению культуры, для диалога гуманитариев и естественников, для «сопоставимости» (Д.С. Лихачев) различных подходов к культуре, к ее истории и определения места человека в ней. Это был первый пробный шаг на пути к пониманию/представлению «культуры как сложного и многослойного объекта, требующего междисциплинарного и межотраслевого изучения», к чему, как отмечает В.Г Рыженко, пришли историки культуры во второй половине 1980-х гг.[xviii].

Подводя итоги нашим размышлениям, еще раз подчеркнем, что, начиная с 1960-х гг., советские исследователи-одиночки также как и западные ученые двигались в направлении обновления представления о предмете и методах своего научного творчества.«То, что на Западе обычно было более или менее увлекательным интеллектуальным ремеслом, по словам Л.М. Баткина, оказалось для советских “гуманитариев-шестидесятников” чем-то неизмеримо большим: культурным пересозданием, обретением жизненного смысла и личным освобождением, почвой для воссоздания из пепла внеофициальной, подлинной научной среды»[xix]. Это было возвращением «на большак мировой культуры». В отечественной исторической науке был запущен «механизм» культурно-антропологического поворота, действовавший пока неявно, вызревая в неформальных междисциплинарных сообществах, его основные идеи витали в воздухе, транслировались в научных исследованиях и реферативных сборниках, в ходе общения между единомышленниками, в научных дискуссиях. Новые веяния из мировой гуманитарной науки с середины 1960-х и в начале 1980-х гг. стали робко проникать в мышление, сознание советских исследователей, а в конце 1980–х гг. – активно привноситься и/или творчески осваиваться. В поисках собственного путиотечественная исследовательская мысль претерпевала медленную, но неизбежную трансформацию в результате «культурно-антропологического поворота». Специфика этого поворота, выраженная в большом влиянии культурологии (с установкой на изучение не культурных «объектов», а субъекта культуры, не «вещей» а смысла, имманентно заложенного в культуре), обусловила тот факт, что человек (индивид, личность) не только ставится в центр исследовательского внимания, но и начинает рассматриваться как активный субъект культуры. Одновременно создается и укрепляется коммуникативное пространство, в котором эта проблема обсуждаются и развивается. Зарубежный интеллектуальный опыт в сочетании с возвращенным наследием российских исследователей и собственными наработками дал интересные результаты в конце XXна рубеже XXIвв. Отметим бум культурно-антропологически ориентированных междисциплинарных исследований и процесс институализации новых подходов по изучению «Человека в истории» (ярким примером является создание при Институте всеобщей истории РАН научных центров во главе с А.Я. Гуревичем, Ю.Л. Бессмертным, издание научных альманахов «Одиссей. Человек в истории», «Казус» и др.)