Сибирский филиал Института наследия -

Последние десятилетия ХХ и начало XXI в. ознаменовались глубокими изменениями в структуре и содержании социального и гуманитарного знаний, в самой методологии социальных и гуманитарных наук. В этом интеллектуальном контексте важнейшим качественным культурологическим сдвигом явился «культурный поворот», в котором получили свое отражение возросший интерес к проявлениям человеческой субъективности в истории, стремление к ее контекстуализации, поиск новых теоретико-методологических основ. Исследовательские модели, сформированные в рамках «культурного поворота» требуют создания новой базовой теоретической конструкции. Осмысление современной стадии в изучении истории культуры России и ее историографии становятся первым шагом на пути конструирования нашей модели¹. В 1990-е гг. происходит постепенное обособление региональной истории, в которой усиливается внимание к культуре региона, к выявлению ее скрытого потенциала.

Стимулом исследовательского интереса историков к созданию качественно иных работ по регионалистике, истории провинциальной интеллигенции как носителя «духовного потенциала» стала широкая волна публицистических работ, публикация которых оказалась возможной в условиях политики гласности в СССР. Глубокие перемены в духовной жизни общества, расширение дискуссионного поля отразили серьезные потребности советского общества в переосмыслении недавнего исторического прошлого. Этот процесс весьма подробно освещен в работах А.В. Марущак, занимающейся непосредственно проблемой «автор в публицистике перестройки»². Эта рефлексия советского общества, безусловно, не могла не породить необходимости написания научных работ, которые могли бы иначе интерпретировать советскую историю и историю интеллигенции, в частности.

В своей монографии историк интеллигенции В.Г. Рыженко обращает внимание на то, что «одним из главных контекстных элементов, способствовавших выделению интеллигентоведения, является история отечественной культуры. Следовательно, в первую очередь целесообразно остановиться на определении ведущих тенденций в ее развитии в 1990-е гг., на принципиальных организационных изменениях в общем (российском) интеллектуальном пространстве, на региональных новациях, повлекших за собой расширение проблематики»³. Таким образом, начиная с 1990-х гг. «интенсивность и результативность изучения интеллигенции в широком временном, территориальном и тематическом планах позволяют говорить о возникновении на переломе тысячелетий новой отрасли знания – «интеллигентоведения»⁴. В центре внимания ученых, занимающихся исследованиями в этой области научного знания, оказались разнообразные аспекты деятельности советской интеллигенции.

Помимо решения проблемно-тематических задач интеллигентоведения, таких как изучение взаимоотношений власти и интеллигенции, одновременно резко возросло и вышло на первый план стремление к изучению локальной истории: деятельности провинциальной интеллигенции, феномена «столичности», различия в миросознании разнообразных групп интеллигенции. В нашей статье рассматривается деятельность интеллигенции в русле локальной истории.

Переход к системности в изучении культуры Сибири в контексте истории общественных организаций также стал важным этапом в осмыслении характера взаимосвязей культуры и интеллигенции в ХХ в. Эта тенденция отражает специфику развития локальных процессов в кризисных для исторической науки условиях последних десятилетий. Данный процесс проявился также в стремлении представителей отечественной гуманитаристики выработать на основе междисциплинарности новый дискурс, способный объединить результаты в сфере фундаментальной исторической науки и новые изыскания из области культурологии.

В ходе углубления кризисных тенденций в формировании исторического сознания советского человека меняется структура организации деятельности советской интеллигенции. В ходе перестройки, представители интеллигенции стали склонны к большей интеллектуальной и духовной независимости, озвучиванию того факта, что советское общество середины 1980-х гг., по сути, является клубком острых противоречий, которые необходимо разрешать. В условиях духовного подъема интеллигенты стали консолидироваться вокруг общественных культурно-просветительных организаций. Наиболее заметными такими организациями стали: Всероссийское общество охраны памятников истории и культуры (ВООПИиК) и созданный в 1986 г. по инициативе академика Д.С. Лихачева Советский фонд культуры (СФК).

Для постижения внутренних процессов, актуализирующих роль интеллигенции в формировании культурного пространства России и регионов, следует обратить внимание на проблемы мифологизации и демифологизации исторического сознания: «трансформации памяти о реальном событии в исторический миф – и обратного процесса разрушения, дискредитации исторического мифа под напором "неудобных" фактических данных, не соответствующих внутренней логике мифологизированных образов»⁵. Именно с этими проблемами столкнулась советская интеллигенция в эпоху перестройки, когда, выступая в роли транслятора исторической памяти, ей пришлось учитывать многочисленные противоречия между существующими мифологическими историческими конструктами и вызовами объективной реальности.

Одним из ключевых «камней преткновения» стала рефлексия на тему истории революционных процессов 1917 г. и гражданской войны в России. Формирование «революционного мифа», завершившееся в конце 1930-х гг., превратило «1917-й год» и историю гражданской войны в основополагающий сюжет исторической памяти советского народа. Структура мифа была такова, что уже на раннем этапе перестройки пришло понимание возможности разрушения подобного идеологического конструкта от малейших колебаний его фундаментальных основ. Разумеется, первоначально ни власть, ни большинство интеллигенции не могли и предположить, что ревизия истории революции может привести к необратимым последствиям для этого мифа. В то же время была осуществлена попытка реанимации этого окончательно «забронзовевшего» на тот момент догмата.

Повод для оживления памяти о славной революционной истории был выбран значительный – 70-летие Октябрьской революции. Так, в Омске в 1987 г. областным отделением ВООПИиК совместно с городскими партийными и комсомольскими организациями было инициировано создание нового мемориального комплекса – памятника «жертвам колчаковского террора». Газета «Вечерний Омск» тогда так обосновывала эту инициативу: «этот уголок старой Загородной рощи стал в те далекие годы местом кровавых злодеяний колчаковцев… Давно уже омичи предлагали отметить это место народной скорби памятником или памятным знаком. Наверное, в этом и есть глубокий смысл празднования юбилеев Родины, что они как бы передают новым поколениям эстафету мудрой вековой традиции – свято чтить память тех, кто погиб за наше будущее»⁶. Итогом стало создание в Омске нового монументального «места памяти» – памятника борцам революции, расстрелянным в Старой Загородной роще в ноябре 1919 г. В 1989 г. был изменен облик и старейшего мемориального сквера Омска – Мемориала борцов революции. В нем, являющимся одновременно и «братским захоронением», были установлены шесть бюстов (работы скульптора Ф.Д. Бугаенко) руководителей омского подполья времен правления А.В. Колчака⁷. Оба мемориальных комплекса были созданы при активном сотрудничестве партийных, общественных организаций и широких масс населения города. Омским горисполкомом было принято решения о создании Фонда охраны памятников при Госбанке. Добровольные пожертвования вносились как общественными организациями, так и научно-исследовательскими учреждениями, коллективами предприятий и частными лицами. Особо подчеркивалось, что данная инициатива реализуется «по многочисленным просьбам омичей»⁸. То есть, несмотря на многочисленные публикации в СМИ в тот период, развенчивающие исторические мифы, на локальном уровне, установленные мифологемы не подверглись отчуждению в массовом сознании. Формула «большевики – борцы за народное счастье» оставалась его устойчивым стереотипом.

Героико-романтическая интерпретация событий 1917–1921 гг. также не подвергалась сомнению. Именно этот сюжет исторической памяти являлся главенствующим в процессах конструирования памяти о прошлом. Более того, в новосибирской культурной среде этот мотив чувствуется явственнее. Данное историко-культурное своеобразие сложилось по причине того, что у Новосибирска, основанного в 1890-е гг., просто не было за плечами двухвековой истории, в которой нашлось бы место памятным конструктам, связанным с колонизацией коренных народов, ссыльными декабристами, с созданием научных этнографических и музейных центров. В Омске первый такой центр появился в 1877 г. на базе Русского географического общества, а в Новосибирске данные центры были созданы лишь в конце 1960-х гг. на базе Института истории, филологии и философии Сибирского отделения АН СССР. Поскольку Новониколаевск/Новосибирск оказывался в поле российской истории XVIII–XIX вв. лишь опосредованно, через общую концепцию истории освоения Сибири, то культурная память горожан вынуждена была особенно четко фиксировать внимание на революционных традициях, истории большевистской партии, бурных событиях 1920–1930-х гг., обеспечивших Новосибирску почетное положение столицы Сибири. Деятельность новосибирских отделений ВООПИиК и СФК и в рассматриваемый нами период обращена к необходимости реставрации «Дома В.И. Ленина», сквера Героев революции, созданию музея сибирской революционерки-подпольщицы Дуси Ковальчук и др.⁹ Все эти мероприятия не должны были стать очередным юбилейным «ремонтом фасада». Данные «места памяти», таким образом, обретали новое актуальное значение, новую жизнь, сохраняя старые смыслы. Героико-романтический дискурс продолжал находить свое отражение в социальной реальности вплоть до начала 1990-х гг.¹⁰

Другим важнейшим мотивом в формировании целостной картины исторической памяти служит увековечивание различных сюжетов истории Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. Ставшая возможной благодаря осуществлению политики гласности и демократизации публикация ряда новых публицистических работ на тему войны стимулировала повышенный интерес к данной проблеме. Не остались равнодушными к теме «памяти о войне» и культурно-просветительные организации. Так, сибирские региональные отделения Советского фонда культуры начали активно способствовать воплощению в жизнь идеи об увековечивании подвига героев-сибиряков, павших в боях осенью-зимой 1942–1943 гг. под г. Белый Калининской области. Следует уточнить, что предшествовало этому совместное письмо секретаря Новосибирского обкома КПСС А.П. Филатова и секретаря Калининского обкома КПСС П.А. Леонова в Совет Министров СССР с предложением о сооружении памятника воинам-сибирякам и просьбой разрешить его проектирование и строительство за счет «средств, заработанных на комсомольских субботниках»¹¹. Предложение было приурочено к празднуемой в 1985 г. важной памятной дате – 40-летию Победы советского народа в Великой Отечественной войне. Но реализация проекта затянулась. В 1987 г. к этой работе активно подключились сибирские отделения Фонда культуры. Как видим, в деле создания новых монументальных мест памяти они шли «рука об руку» с партийными и хозяйственными организациями. И в этом заключается еще одна особенность участия интеллигенции в процессах формирования нравственных ориентиров общества в рамках советской идеологии. Данная тенденция прослеживалась вплоть до 1991 г.

Обращение президиума правления, Совета «Память» Фонда культуры и Совета ветеранов 75-й Гвардейской бригады по увековечиванию памяти сибиряков, павших в боях за Родину под г. Белый, было реализовано совместно с другими сибирскими отделениями Фонда культуры – Новосибирским, Томским, Кемеровским, Красноярским, Алтайским¹². Была организована масштабная акция по распространению благотворительных билетов, средства от продажи которых должны были пойти на создание мемориального комплекса. Также Омское отделение в ходе сбора средств на сооружение памятника установило контакт (рассчитывая на помощь) с членами Совета ветеранов войны и Омским отделением Фонда Мира¹³. Стоит добавить, что мемориальный комплекс всем сибирякам, погибшим на фронтах Великой Отечественной войны, сооруженный и торжественно открытый 14 августа 1996 года под городом Белый в Тверской области, – одна из наиболее ярких страниц в возрождении исторической памяти, духовности и высокой нравственности¹⁴.

Региональные филиалы общественных культурно-просветительных организаций активно занимались формированием топографических мест памяти, подчеркивающих вклад регионов в дело Победы. Так, Омским отделением Советского фонда культуры была инициирована установка мемориальной доски Герою Советского Союза Ю.В. Тварковскому на здании Омского государственного университета, расположенного на улице, названной в честь героя. Данная инициатива была воплощена в начале 1990-х гг.¹⁵ Новосибирское отделение ВООПИиК выработало программу действий, в которой важное место занимала деятельность по изданию «Книги памяти», ревизии и приведении в порядок памятников и обелисков, по установке нового памятника А.В. Покрышкину¹⁶.

Великая Отечественная война, события и имена, связанные с нею (включая многочисленные мифологемы) в годы перестройки по-прежнему оставались ключевыми звеньями в цепочке исторической памяти советского общества, актуализируясь в той ли иной степени для каждого нового поколения. Причиной такой фундаментальности «памяти о войне» стало то, что героическое повествование о военных годах выполняло потребность общества в образах героев, способных на самопожертвование ради общезначимых ценностей – защиты отечества, своей семьи, мира как такового. Память о войне фактически оказалось единственной формой идентичности советского общества, формирующей общие нравственные ориентиры. Принадлежность каждого к этим событиям и в новые времена позволяла советскому человеку чувствовать себя частью великого народа и правого дела, а значит, позволяла этому человеку чувствовать себя защищенным, наделяла его моральной и нравственной уверенностью в себе. Дискредитация образов героев военного времени свидетельствовала бы о разочаровании советского общества в этих ценностях. Однако, несмотря на то, что именно перестроечные процессы подорвали эту монолитную структуру массового сознания, общество и в нынешние дни склонно использовать память о войне как последнюю опору национальной идентичности. Во времена перестройки эти идеологические и социокультурные конструкты были еще болеемощны.

Качественно новым сдвигом в процессах трансляции исторической памяти стал процесс самоидентификации интеллигенции, чьи новые герои должны были закрепиться в массовом сознании советского общества. Новыми фигурами культурной самоидентификации становились великие представители русской интеллигенции, люди науки и искусств. Именно в перестройку эти исторические персонажи потеснили образы героев революции и мирового коммунистического движения. В доперестроечные годы при господствующем идеологическом догмате, формирующем свой пантеон героев, это было бы весьма затруднительно. Но «новое мышление» поставило перед интеллигенцией необходимость поиска новых героев. Их значимость заключалась в том, что они, не жертвуя собой, сумели стать трансляторами тех идеалов, которые должно было разделять все общество. За фактическим отсутствием подобных героев в пределах действия так называемой «мягкой памяти», основанной на личных воспоминаниях и персональном опыте, происходили попытки обратить массовое сознание к эпохам далекого прошлого, в силу своей отдаленности казавшегося интеллигенции, после всех трагических событий XX в., более человеколюбивым и нравственным. Такими «новыми» героями становились великие писатели. Например, одним из самых значительных мероприятий Омского отделения советского фонда культуры в рассматриваемый период стала реализация проекта по масштабному празднованию 170-летия со дня рождения Ф.М. Достоевского, а также созданию и установке памятника писателю в Омске. Для реализации этого начинания в рамках Омского отделения СФК был создан специальный Совет, получивший название «Достоевский и Сибирь». В документах, подводящих итог деятельности областного отделения за 1988 г., встречается такая характеристика деятельности Совета: «Советом «Достоевский и Сибирь» разработан перспективный план работы по подготовке к 170-летию Ф.М. Достоевского (1991 г.), предложения Совета переданы управлению культуры для учета при составлении общей программы подготовки к юбилею писателя. Совету в соответствии с разработанным планом предстоит подготовка научной конференции, обеспечение разработки эскизов юбилейной медали (совместно с худфондом) и других мероприятий, связанных с творчеством Достоевского и его пребыванием в Омском остроге»¹⁷. В Новосибирске в этот же период активно велись разговоры о необходимости установки памятника основателю города Н.Г. Гарину-Михайловскому. Газета «Молодость Сибири» сообщала: «Гарин-Михайловский. Известный писатель-демократ, честнейший человек <…> Михайловский отстоял наилучшее и кратчайшее направление магистрали (благодаря строительству которой собственно и появился будущий г. Новосибирск – С. Н.) <…>. Именем первопроходца названа привокзальная площадь. Решено было ее, безликую украсить памятником Гарину-Михайловскому<…>. Десять лет прошло, а площадь по-прежнему безлика!»¹⁸. Во всех публикациях на данную тему постоянно подчеркивалось, что необходимо акцентировать внимание на том, что основателем Новосибирска являлся именно писатель, личность в первую очередь творческая¹⁹. Так, в 1989 г. в книжной серии «Земляки» вышел подробный очерк о Гарине-Михайловском известного сибирского писателя и публициста А.В. Никулькова под символическим названием «Современник из прошлого века»²⁰.

Поиск моральных авторитетов в прошлых эпохах продолжился и среди фигур из области науки и общественной жизни. Так, в Омске активно обсуждалась инициатива по установке бюста видному публицисту, исследователю Сибири и Центральной Азии, идеологу сибирского областничества Н.М. Ядринцеву (1842–1894)²¹. Следует сказать, что это начинание так и не было воплощено в жизнь, но в постперестроечные годы в Омске все же появился памятный знак, связанный с именем Н.М. Ядринцева. По инициативе Совета краеведения Омского отделения СФК в Омске на здании Музея изобразительных искусств была открыта мемориальная доска Н.М. Ядринцеву в рамках первой научной конференции его памяти в 1992 г.²² В Новосибирске аналогичная инициатива была связана с именем академика, основателя Сибирского отделения Академии наук СССР и Академгородка М.А. Лаврентьева (1900–1980)²³. При участии культурно-просветительных организаций реализовывались проекты создания музеев: русского путешественника, исследователя Центральной Азии М.В. Певцова (1843–1902) в Омске²⁴ и одного из основоположников космонавтики Ю.В. Кондратюка (1897–1942) в Новосибирске²⁵ и т.д. В нашем опыте локального исследования любопытно, что при формировании новой самоидентификации общества путем своеобразного «воскрешения» фигур из эпохи ушедшей культуры акценты распределились прямо пропорционально между городами. В Омске внимание акцентировалось на персонажах XIX в., а в Новосибирске – на образах людей из XX века соответственно особенностям исторического развития и социокультурной значимости этих городов.

Историко-культурные нарративы, сформировавшиеся вокруг фигур представителей русской культуры прошлого в эпоху перестройки, включили два ключевых момента: сознательного выделения и превознесения интеллигенции как социальной прослойки и попытку переосмысления значения культурных конструктов прошлого в качестве «спасительной соломинки» в условиях нарастающего идеологического, ценностного и эмоционального кризиса.

Эволюция и трансформация категорий исторического сознания, начавшиеся в эпоху перестройки, продолжаются и сегодня. Уверенные шаги к демифологизации исторического сознания советского (а теперь и российского) общества, начатые в конце 1980-х гг. поставили ряд важных проблемных вопросов перед интеллигенцией как транслятором исторической памяти и обществом в целом. Нами в данном случае было рассмотрено лишь несколько локальных сюжетов, связанных с событиями и именами, формирующими опоры национальной исторической и культурной памяти. Особенностью зародившегося в годы перестройки варианта развития коллективной идентичности стало освобождение духовной жизни общества от тотального контроля со стороны государства. Произошел отказ от главенства «единственной верной идеологии», определяющей культурную жизнь советского социума. Это явление породило проблему поиска новых оснований идентичности, невозможности полной утраты ее прежнего фундамента путем сохранения вневременных символических и функциональных аспектов памяти общества. Необходимо продолжать изучение культурно-просветительных общественных организаций в контексте истории интеллигенции в целом и в русле подходов новой локальной истории, что позволит оценить степень их влияния на изменения в историческом сознании современного российского общества.

Примечания

1. Рыженко В.Г. Интеллигенция в культуре крупного сибирского города в 1920-е годы: вопросы теории, истории, историографии, методов исследования: Монография. – Екатеринбург : Изд-во Уральск. ун-та; Омск: Омск. гос. ун-т, 2003. – С. 24.

2. Марущак А.В. Автор в публицистике эпохи перестройки (1985–1991 гг.) [Электронный ресурс] journ.usu.ru. Режим доступа: http://journ.usu.ru/index.php/component/content/article/397. Дата обращения: 23.04.2014.

3. Рыженко В.Г. Указ. соч. – С. 21.

4. Садина С.С. Основные принципы отношений «советская интеллигенция – народ»: ретроспективный взгляд // Проблемы теории и методологии исследования интеллигенции: монография / под ред. В.С. Меметова. – Иваново : Иван. гос. ун-т, 2008. – С. 224.

5. Леонтьева О.Б. Историческая память и образы прошлого в российской культуре XIX – начала XX вв. – Самара : ООО «Книга», 2001. – С. 382.

6. Чижик Д. По долгу памяти // Вечерний Омск. – 1987. – 21 августа. – № 193.

7. Назарцева Т.М. К вопросу о монументальных памятниках и городской скульптуре Омска // Проблемы сохранения и изучения историко-культурного наследия в памятниках Омского Прииртышья. – Омск: ОГИК музей, 2005. – С. 57–66.

8. Куницын В. Внеси свой вклад // Вечерний Омск. – 1987. – 1 мая. – № 102.

9. ГАНО. Ф.Р-2054. Оп. 1. Д. 338. Л. 4; ГАНО. Ф.Р-2099. Оп. 1. Д. 6. Л. 8–9.

10. Асанов Н. Наше прошлое – наше будущее // Советская Сибирь. – 1991. – 26 июня – № 122.

11. Туманик Г.Н. Мемориальный комплекс сибирякам, погибшим на фронтах Великой Отечественной войны 1941–1945 гг. (город Белый Тверской области) // Из истории проектирования и строительства. – Новосибирск : НГАХА, 2006. – С. 10.

12. ГАНО. Ф.Р-2099. Оп. 1. Д. 31. Л. 10.

13. ГИАОО. Ф.П-654. Оп. 1. Д. 11. Л. 29.

14. Туманик Г.Н. Указ. соч. – С. 7.

15. Назарцева Т.М. Деятельность совета краеведения Омского отделения Фонда культуры (1988–1997) // Вестник культуры. – 2012. – № 2. – С. 3.

16. ГАНО. Ф.Р-2054. Оп. 1. Д. 379. Л. 31.

17. ГИАОО. Ф.П-654. Оп. 1. Д. 11. Л. 20.

18. Брат А. С чего начинается Родина? // Молодость Сибири. – 1987. – 30 мая. – № 64–66.

19. ГАНО. Ф.Р-2099. Оп. 1. Д. 26. Л. 5.

20. Никульков А.В. Н.Г. Гарин-Михайловский. Современник из прошлого века. – Новосибирск : Новосибирское кн. Изд-во, 1989. – С. 49–182.

21. ГИАОО. Ф.П-654. Оп.1 Д. 3. Л. 1.

22. Рыженко В.Г. Оглядываясь в начало 1990-х годов: образ Н.М. Ядринцева в материалах научной конференции в Омске, посвященной его памяти // Первые Ядринцевские чтения: Материалы Всерос. науч.-практ. конф. / под ред. П.П. Вибе, Е.М. Бежан. – Омск : ОГИК музей, 2012. – С. 74–76.

23. ГАНО. Ф.Р-2099. Оп. 1. Д. 3. Л. 69.

24. ГИАОО. Ф.П-654. Оп. 1. Д. 23. Л. 30–31.

25. ГАНО. Ф.Р-2054. Оп. 1. Д. 355а. Л. 23.