Карта сайта
Поиск по сайту


Rambler's Top100

Юбилеи Сибирского филиала | Сибирский филиал Института наследия | Культура Сибири | Краеведческая страница | Библиотека сайта | Авторский взгляд | Журналы Сибирского филиала Института наследия | Контакты



М.К. Чуркин

СОСЛОВНАЯ И ЭТНОКУЛЬТУРНАЯ ИДЕНТИЧНОСТЬ РОССИЙСКИХ ОДНОДВОРЦЕВ В ПЕРЕСЕЛЕНИЯХ
ВТОРОЙ ПОЛОВИНЫ XIX – НАЧАЛА XX вв.*
 

В отечественной историографии проблема переселений на восточные окраины империи оценивалась в тесной связи с осмыслением природы внутреннего колонизационного процесса. В этой связи, на первый план традиционно выносились вопросы выявления причин миграционной мобильности населения, факторов, определивших эскалацию миграционных настроений в крестьянской среде, обстоятельств водворения, обустройства, а также выбора адаптивных стратегий поведения участниками переселенческого процесса. К настоящему моменту накоплен и отрефлексирован обширный материал, относящийся к области выявления эпицентров переселенческого движения и детерминирующих факторов миграционной мобильности сельского населения Европейской России, даны детальные характеристики природно-географическим, экономико-демографическим и социально-психологическим обстоятельствам формирования и эскалации миграционных побуждений в крестьянской среде.

Доказано, что в земледельческой отрасли экономики Центрального Черноземья во второй половине XIX – начале XX вв. произошло оформление аграрно-экологического кризиса, ограниченного территориальными рамками исследуемого региона, вследствие экстенсивной эксплуатации земельных угодий, регулярного вовлечения в производственный оборот дополнительных площадей лесного и лугово-пастбищного комплекса. Эскалация аграрного кризиса в регионе стала результатом действия природно-географического фактора: специфические особенности климата Черноземья, дискретный характер крестьянского труда, ориентированного на конкретные метеорологические условия заставляли земледельческое население придерживаться традиционных, исторически апробированных технологий обработки пашенных угодий.

На этом фоне в типично черноземных губерниях Европейской России шел процесс инерционных демографических изменений как естественной реакции на формальное экономическое благополучие, достигнутое в предшествующие реальному кризису периоды. В результате стремительного роста населения и накопления избытка рабочих рук, значительно превышающего потребности сельского хозяйства на фоне резкого спада производительности земельных угодий произошло окончательное оформление аграрного кризиса, наполнившегося теперь помимо экологического еще и экономическим содержанием, которое проявилось в снижении уровня жизни крестьянства земледельческих губерний России. В широком смысле данное явление означало нарушение адаптационного равновесия в системе «человек-среда».

Аграрно-экологический кризис, проехавший катком по районам традиционного земледелия, поставил население, занятое в земледельческом производстве, в жесткие условия выбора между сословной дисквалификацией в результате сворачивания хозяйства и поддержанием сословной идентичности, предполагающей усиленный поиск новых мест и способов приложения своего труда.

Рост миграционной активности сельского населения черноземных губерний, нашедший выражение в интенсивной практике прошений и ходатайств о переселении в губернии и области Западной Сибири, а также регулярных фактах нелегитимных миграций вызывал серьезную обеспокоенность во властных сферах. Во многом поводом для тревожных настроений, становилось отчетливое понимание всего спектра проблем, с которыми государству предстояло столкнуться в связи с интенсификацией массовых миграций в ближайшей временной перспективе. К числу таковых следует отнести общую смену колонизационного вектора России во второй половине XIX – начале XX вв., когда вследствие окончательного решения военных задач на восточных окраинах империи приоритетную роль начинает играть аграрное освоение зауральских территорий, что отчасти рассматривалось в качестве паллиативного варианта амортизации аграрно-экологического кризиса в центре страны. В данных обстоятельствах, именно крестьянство позиционировалось в качестве главного субъекта колонизационного процесса и представителя имперских интересов на востоке страны.

В ситуации, когда государство решительно провозгласило изменение стратегического курса колонизации, невозможно было игнорировать тот факт, что именно в регионе-доноре (Тамбовская, Курская, Орловская, Воронежская губернии), сельское население отличалось крайней этнокультурной пестротой, определившей социокультурное и хозяйственно-экономическое своеобразие локальных групп, так или иначе втягивавшихся в переселенческий процесс.

Консолидированной по сословной идентичности группой южнорусского населения являлись однодворцы – потомки военно-служилых людей конца XVI – начала XVII в. Уже в первой четверти XVIII в. однодворцы утратили статус промежуточной группы между господствующим и эксплуатируемым сословием, войдя в состав последнего. В период петровских реформ необходимость содержать военно-земледельческий слой крестьян в центральных районах страны, по сути переставших быть окраинами, окончательно исчезла. Часть представителей этой категории была включена в состав дворянства, но значительная доля по бедности и измельчанию земельных наделов оказалась причисленной к податному сословию и перешла в разряд государственных крестьян. Численность однодворцев к концу первой четверти XVIII в. составляла 453 души м. п., к середине XIX в. потомков однодворцев насчитывалось более 1 млн. человек [1, с. 126].

Показательно, что формирование локального сообщества однодворцев было пролонгировано во времени и стало следствием дисперсных миграционных процессов в границах западных окраин российского государства, что приводило как к накоплению миграционного опыта, так и к известному изоляционизму отдельных страт внутри локальной группы. Так, по свидетельствам специалистов, первые и более поздние переселенцы долго различались по этнографическим признакам, особенно в одежде: крестьянки из коренных жителей носили поневу и «рогатую» кичку, однодворки – костюм с сарафаном (либо полосатой юбкой) и кокошники. В XIX в. отдельные группы однодворцев были известны под прозвищами: «галманы» (иронич. – бранные, бестолковые) – однодворцы Воронежской, Тульской и Тамбовской губерний; «ионки» – часть однодворцев Нижнедевицкого уезда Воронежской губернии (от ион – он), более образованные, чем другие, утратившие архаизмы в говоре, носившие городской костюм; «коннозаводские крестьяне», в состав которых были причислены для работы на конных заводах однодворцы Скопинского и других уездов Рязанской губернии. Имелись и общие прозвища-клички для однодворцев: «индюки» (гордые), «талагаи» (бездельники, невежи), «щекуны» (грубого нрава, говорившие «що» вместо «что») Нижнедевицкого уезда Воронежской губернии. Различия между группами однодворцев были столь велики, что они не вступали между собой в родственные связи [2].

C начала XIX в. положение однодворцев претерпевает некоторые трансформации. В нормативно-правовых актах и циркулярах локальная группа рассматривается не как категория «бывшего дворянства», а как государственное крестьянство, что окончательно было закреплено в 1866 г. Признаки изменения юридического и сословного статуса сословия, еще в 1830-х гг. идентифицируемого исключительно как «однодворцы» [3, л.125], наглядно отражены в ревизских сказках 1850-х гг., когда в документах повсеместно встречается вариативность в определении данной группы. Так, в ревизских сказки о крестьянах Орловской губернии, Малоархангельского уезда села Красного о состоящих в оной мужского и женского пола однодворческих крестьян Орловской губернии, датируемых 1850 г. в отношении локального сообщества используются такие определения, как «государственные крестьяне» и «однодворческие крестьяне» [4, л. 8–11]. В аналогичном источнике за 1858 г. выражение «однодворец» практически повсеместно заменено словом «крестьянин» [4, л. 28].

Перемены в государственной колонизационной политике, определившие содержание переселенческого движения и имперских практик, ориентированных во второй половине XIX – начале XX вв. в направлении аграрного освоения различных местностей Западной Сибири, ускорили про­цессы инкорпорации однодворцев в крестьянское сословие. Очевидно, что российские власти, убедившись в несостоятельности и культуртрегерской слабости некоторых локальных групп как проводников земледелия в регионе, а также трансляторов русской культуры (казачество), старались избегать экспериментов, предпочитая опираться на русскую крестьянскую общину, достаточно однообразную в сословном отношении. Кроме того, традиционные опасения сибирского сепаратизма, носителями которого, по мнению правительственной бюрократии, являлись переселенцы из западных и отчасти центрально-черноземных губерний, настраивало представителей империи в границах восточных губерний на проведение жесткого курса сословной унификации. Все это во многом спровоцировало кризис сословной идентичности однодворцев, чему достаточно интенсивно способствовало и включение этой группы в переселенческое движение, тем более, как свидетельствуют документы, в переселение вовлекались чаще всего лишь отдельные фрагменты больших однодворческих семей. Согласно ревизским сказкам середины XIX столетия по с. Красному Орловской губернии Малоархангельского уезда, практически в каждой однодворческой семье числились лица, переселившиеся в Сибирь, связи с которыми были утеряны [5, л. 1–24].

По косвенным этнографическим свидетельствам об однодворцах Европейской России можно сделать вывод о сохранении локальной группой собственной этнокультурной идентичности, выраженной в своеобразии одежды и обрядности [6, с. 110–111]. В отношении сибирских однодворцев, данный вывод может быть распространен лишь на отдельные территориальные ареалы, заселение которых представителями локального сообщества производилось в годы, предшествовавшие массовым миграциям [7].

––––––––––––––––––––––––––––––

*Работа выполнена при поддержке РГНФ, проект № 14-31-01018а1 «Однодворцы в Западной Сибири: стратегии социокультурной адаптации локальных групп».

Примечания

1. Водарский Я. Е. Население России в конце XVII – начале XVIII века. – М.: Наука, 1977. – 264 с.

2. Русские. URL: http://www.booksite.ru/fulltext/rus/sian/6.htm (дата обращения: 18.11. 2015).

3. Государственное учреждение Тюменской области «Государственный архив в г. Тобольске». Ф. 154. Оп. 8. Д. 410.

4. Там же. Д. 1011.

5. Там же. Д. 1009.

6. Русские / отв. ред. В. А. Александров. И. В. Власова, И. С. Полищук. – М.: Наука, 1999. – 828 с.

7. Крих А.А. Переселение однодворцев в Сибирь: 1840-е и 1890-е – 1910-е гг. // Культурологические исследования в Сибири. URL: http://www.sfrik.omskreg.ru/page.php?id=436 (дата обращения: 22.11. 2015). 

     

© Сибирский филиал Института наследия, Омск, 2009–2018
Создание и сопровождение: Центр Интернет ИМИТ ОмГУ
Финансовая поддержка: РГНФ, проект 12-01-12040в
«Информационная система «Культурные ресурсы Омской области»