Карта сайта
Поиск по сайту


Rambler's Top100

Юбилеи Сибирского филиала | Сибирский филиал Института наследия | Культура Сибири | Краеведческая страница | Библиотека сайта | Авторский взгляд | Журналы Сибирского филиала Института наследия | Контакты
Культурное наследие Сибири | Тематический указатель статей КИСа | Содержание номеров КИС | Требования к оформлению статей



А.Н. Городищева

ТЕХНОГЕНЕЗ, ИНФОРМАЦИЯ, КОММУНИКАЦИЯ КАК ПРЕДМЕТНЫЕ ПОЛЯ КУЛЬТУРОЛОГИИ*

 

Очевидность стремительно нарастающих противоречий в социокультурном пространстве, вызванных развитием коммуникативно-информационных технологий заставила принять техногенез, информацию и коммуникацию в качестве важнейших механизмов развития культуры, определяющих способ ее бытия в историческом пространстве. То обстоятельство, что культурология пытается найти это общее феномена культуры через категории и понятия, традиционно относимые к ведению философии техники, информатики и теории коммуникации, говорит о том, что во всем многообразии определений можно выделить нечто общее, отвечающее чертам культуры.

Информация и культура – это силы, которые способны серьезным образом изменить образ жизни не только отдельного человека, а и трансформировать общество в целом. Информация за несколько последних десятилетий превратилась в самый массовый и самый ценный продукт современного мира. Постепенно выяснилось, что «информационные технологии старше любых других технологий, а информационные коммуникации существуют ровно столько же, сколько существует жизнь на Земле»1. В современном социальном знании информация предстает как один из главных, определяющих сосуществование разнонаправленных тенденций и процессов, источников развития в природе и обществе, условий стабильности.

Попытки представить культуру в информационном аспекте предпринимались неоднократно, при этом применялась разная терминология: культура как «комплекс знаний», «наследственная память коллектива», «совокупность текстов и идей» и др. Различия между информацией и культурой пытались найти на уровне способов освоения мира, внутренних идей развития, которые в общем виде сводятся к тому, что культура построена на примате философско-эстетических, а информация – на примате научно-технических элементов. Поэтому термин информация применительно к культурологическим исследованиям требует более четкого определения.

Исторически сложилось так, что термин информация «принадлежит к исходным, неопределяемым понятиям науки»2. Информацию одни исследователи рассматривали как существующую вне управления, другие – как неразрывно связанную с ним. Говорили об информации в ее донаучном смысле (который до конца 40-х гг. ХХ в. разделяли даже специалисты в области информации) и в строгонаучном смысле, который в свою очередь распадается на множество альтернативных истолкований (шенонновский, комбинаторный, топологический подходы, алгоритмический подход Эшби и пр.). Подлинный смысл информации в публицистической литературе предстает как передача сведений от одного человека к другому или группе людей, либо как передача условных знаков посредством специальных передающих и принимающих устройств. И, в целом, ее рассмотрение оказалось чрезвычайно трудным делом.

Помимо сказанного выше, для того чтобы понять, что такое информация и почему она играет такую роль в современную эпоху, нужно четко различать понятия: сообщение (или послание), интерпретация (или восприятие) и коммуникация. Сообщение – это «вещь», т.е. продукт интеллектуальной деятельности человека; интерпретация – это освоение, интериоризация сообщения, а коммуникация – это всего лишь процесс передачи сообщения. В конечном счете, информация интерпретируется как некое кодированное сообщение, включенное в качестве файла в процессы передачи, преобразования, хранения его. При этом термин сообщение может обозначать как знание, так и мнение, заблуждение, имитацию истины или заведомую ложь3.

Таким образом, существующие научные теории относительно сущности информации сходятся в одном: информация представляет собой отношения внутри предметов и между предметами, и эти отношения реальны или не реальны, как и они сами.

Одним из первых, кто вывел концептуальное решение в определении места информации в культурологических исследованиях, был французский ученый А. Моль. Он предложил определять культуру как «огромное множество сообщений» или как «интеллектуальную сторону искусственной среды, которую создает человек в процессе общественной жизни» как средство хранения и распространения знаний4. А. Моль исследовал влияние канала передачи информации на ее содержание и обращал внимание на важность выбора канала информации для того или иного сообщения. Специфику современной культуры он видел в том, что получателя сообщений убеждают не столько логикой доказательства, сколько «обольщают» способом подачи информации, оказывая воздействие формой, а не содержанием. Перед наукой, по мнению А. Моля, встает задача изучения культуры в ее информационном аспекте, поскольку выработка теории функционирования информации позволит управлять этим процессом и вырабатывать эффективные способы формирования творческого потенциала общества.

Необходимость нового подхода к исследованию информации обуславливается целым рядом факторов, среди которых можно назвать следующие: во-первых, широко распространенный в философии и общественных науках подход к изучению информации в целом является логоцентрическим; во-вторых, целесообразно обратить особое внимание на различные процессы обработки информации, которые приходится осуществлять человеку в тех или иных ситуациях, в условиях определенной культурной среды; в-третьих, следует учесть, что развитие информационно-коммуникативной структуры общества можно считать основой, направлением и источником совершенствования культуры и общества в целом. Таким образом, информация может стать ключевым понятием в культурологических теориях, поскольку никакая социальная жизнь невозможна без информации, без общения и коммуникаций.

Информация существует в живой и неживой природе, эквивалентна структуре изучаемого объекта. Она выступает в качестве узлового пункта познания, выявляя всеобщие и конкретные, многогранные связи с действительностью, как отражение этой действительности. Существуя независимо от познающего субъекта, информация проявляется в процессе познания5. Культура в этом смысле предстает как информационно-техническая основа общества, но в стороне остается ее гуманитарное начало. При таком подходе не учитывается понятие «проверенной информации» – информации пропущенной через информационные фильтры, в качестве которых выступают ценностные системы культуры, традиции, системы образования и воспитания. Поэтому она может рассматриваться только в связи с каналами передачи, т.е. совместно с коммуникацией.

Культура обязана своим существованием способности человека приспосабливаться к любым меняющимся условиям. Э. Харт называет ее «прометеевским геном», приобретенным человеком в результате троекратного увеличения его мозга по сравнению с предком6. Однако при этом культура не стала передаваться путем биологического наследования, а все так же передается при помощи коммуникации и диалога между поколениями. Коммуникативная роль культуры заключается в том, что она служит средством передачи информации, но в то же время на механизм коммуникации накладывают ограничения особенности строения культуры. В своем изложении теоретических определений коммуникации, существования и проявления ее в культурогенезе мы будем исходить из положения, что только конкретно-исторический анализ фактов культуры – это сферы не только теории, но и практики, может показать, почему, то или иное общество совершает эволюционный переход к новым формам и видам коммуникации.

В самом общем виде культура представляется нам как конкретный способ организации жизнедеятельности, как целостная форма социального бытия конкретной социокультурной единицы в историческом пространстве. Коммуникация же предстает как формирование, функционирование и развитие множественных форм связей и отношений носителей культур во времени и пространстве. Это все возможные комбинации связей человека с социумом, миром природы, а также своим внутренним миром. Культура, представляя собой системность отношений со средой, социумом и сознанием, выступает основной единицей анализа, в которой обнаруживаются эти связи и отношения. Вне этих связей не может существовать никакое общество. Эти связи составляют суть коммуникаций.

В отечественной науке термин коммуникация получил свое распространение в аппарате социально-гуманитарного знания как определение связи, как обмен мыслями и информацией с помощью различных сигналов. Это закономерно привело к возникновению проблемы соотношения понятий коммуникация и общение.

Именно общение во всех своих формах (вербальной и невербальной), видах (формальных и неформальных), типах (межличностных, межгрупповых, межкультурных) наиболее полно раскрывает специфику человека как культурного существа. Общение в таком случае рассматривается как межличностное взаимодействие людей при обмене информацией познавательного или аффективно-оценочного характера. Однако психические процессы, чьи связи с культурой, выступающей по отношению к ним в качестве особой, второй реальности, очень сложны и меньше всего напоминают тождество, где культура общения и психология общения различны так же, как инвариант и вариации, традиция и новации, устойчивое и изменчивое, социальное и индивидуальное.

В процессе научной проработки выяснилось, что информация и коммуникация очень близки, поскольку даже этимологически слово коммуникация восходит к латинскому слову communis(общий), и означает акт общения. Самое же широкое определение информации гласит, что информация – это отраженное разнообразие мира. Для того чтобы состоялся акт общения, необходимы, как минимум, два объекта и канал связи между ними, а для акта информации необходимы три компонента: разнообразие в чем(кем)-либо, а также объект и субъект отражения.

С этих предельно широких позиций получается, что для факта разнообразия нужно изменение состояния одного и того же объекта, что реализуется во времени, либо наличие некоторого отношения между двумя объектами. Однако при таком подходе из области рассмотрения выпадает сфера научно-технических коммуникаций, а развитие общества интерпретируется как самодвижение, направленное на удовлетворение собственных имманентных потребностей. Таким образом, коммуникация, вырванная из всеобщей связи, попадает в казуальное отношение к породившим ее науке и технике. В свою очередь социокультурные системы представляются в качестве объекта тотального воздействия со стороны коммуникаций.

Как следует из вышеизложенного, коммуникация являет собой сложное и неоднозначное понятие, обозначающее (взаимо)связь, (со)единение, (со)общение, (со)участие, (взаимо)действие. На наш взгляд, поэтому вполне закономерен интерес социологов и культурологов к сущности общения. И именно им удалось связать коммуникативный акт с личностью участника общения и понять общение как феномен того или иного типа культуры.

Культурологи, изучая проявление социального в индивидуальном, определяя предметом исследований различные виды культурной деятельности социальных групп и общностей, норм, правил, ценностей культуры, изучая модели и правила поведения, более эффективно, чем представители других наук смогли объяснить и разрешить ситуации межкультурного, и внутрикультурного непонимания, чем содействовали развитию межкультурной коммуникации и диалога культур. Именно в этой области они выступают первооткрывателями и не пересекаются с представителями других наук.

Рассматривая культурологические теории А.Ф. Лосева, А.В. Соколова, Э. Лича, М.С. Кагана, Ю.М. Лотмана и др., можно сказать, что содержание и значение общения во всех культурах остается неизменным – это самая большая радость разговора, состоящего в обмене не только новыми идеями и мыслями, но и даже просто банальностями. Это процесс, в котором оттачивается язык, формируется ритуал, тренируется память и раз и навсегда закрепляется традиция отношения к Себе и Другому, благодаря которому посредством нескольких фраз и жестов становится возможной передача потомкам накопленного опыта без изучения письменности. Поэтому общение означает воздействие, обмен мнениями, взглядами, влияниями, а также согласование или потенциальный либо реальный конфликт, а коммуникация в этом случае – общение.

Особый интерес представляет семиотическая теория Ю.М. Лотмана. Он понимал культуру как «негенетическую память коллектива», которая хранит и передает накопленный опыт. Следовательно, культура предстает как коммуникативная система и исследование этой системы предполагает осмысление культурного текста и его роли в общении.

Ю.М. Лотман обращал внимание на то, что текст в культуре играет две роли: служит адекватной передаче информации, либо порождает новые смыслы. Он обращал внимание на особенности циркулирования информации в культуре. Если в классической теории информации Шеннона изменение текста в процессе его передачи трактуется как «шум», как результат несовершенства работы передающей системы, то в общении с художественными произведениями подобный «шум» должен восприниматься как норма: «Сумма контекстов, в которых данный текст приобретает осмысленность и которые определенным образом как бы инкорпорированы в нем, может быть названа памятью текста. Это создаваемое текстом вокруг себя смысловое пространство вступает в определенные соотношения с культурной памятью (традицией), отложившейся в сознании аудитории. В результате текст вновь приобретает семиотическую жизнь… текст, подобно зерну, содержащему в себе программу будущего развития, не является застывшей и неизменно равной самой себе данностью. Внутренняя не-до-конца-определенность его структуры создает под влиянием контактов с новыми контекстами резерв для его динамики»7. Таким образом, культурный текст, выступая генератором смысла, предполагает не получателя информации, а его собеседника. Отсюда можно сделать вывод о том, что не коммуникация, а диалог – форма бытия культуры, что только в диалоге происходит слияние смысловых слоев общающихся культур. Следовательно, коммуникации в культуре – это механизм накопления, сохранения, передачи информации, знаний, опыта, навыков и т.д.

Несмотря на все расхождения в употреблении термина коммуникация в научной литературе или даже отсутствия его как такового в конкретных текстах, коммуникационный аспект скрыто или явно присутствует практически в любых текстах гуманитарного профиля: философских, социально-психологических, филологических, искусствоведческих, культурологических, литературно-художественных и др. При этом любое явление культуры, по сути дела, имеет коммуникационную природу, а ключевые категории тезауруса культуры – коммуникационную «окраску».

Для уточнения основных связей информации и коммуникации в культуре необходимо рассмотреть эволюцию коммуникации в более широком аспекте, не ограничиваясь только описанием подходов к исследованиям и определением понятий. Поскольку разные формы коммуникации предполагают культивирование не только интеллектуальных, творческих и эстетических способностей человека, главным оказывается вопрос не об истине, а об основных посредниках коммуникации – технике и технологиях.

В отличие от аналитических описаний техники, используемых в философии техники как эмпирических материалах, осмысление сущности техногенеза в культуре дает ответ на фундаментальный вопрос: техника – средство познания, передатчик опыта (информации) или источник гибели культуры?

Событием, которое перевернуло ход истории развития культуры, стало создание техники. И предпосылки для данного события были заложены в познавательной сущности культуры: «Человек техничен, он способен модифицировать, изменять окружающую среду с тем, чтобы привести ее в соответствие со своими потребностями... преобразовывать нашу планету согласно тем предпочтительным образам, которые сформировал он в своем внутреннем мире»8.

В современной научной литературе понятию техники стал придаваться предельно общий смысл – это любые средства и способы деятельности, которые придумываются людьми для достижения какой-либо цели. Техника представляется как артефакт, изобретение человека, она и создается для того, чтобы применяться в деятельности. Техника не только появляется, но и сохраняет свое существование благодаря тому, что человек ее эксплуатирует, настраивает, регулирует, ремонтирует.

Стимулы для развития техники заложены в самой культуре, ее ценностях, социальном заказе цивилизации. В культуре техника живет и развивается не столько по законам нужды и необходимости, сколько по логике существования идей, культурных форм сознания, смысловых представлений мира (картин мира). Техника как дух (орудие, механизм, машина) живет по одной логике, имеет одни степени свободы, как проявление божественного творчества (это средневековое понимание) – по другой, как процесс (сила, энергия) природы – по третьей.

Выделение техники в современной культуре происходило при одновременном формировании особого культурного замысла и сценария: описать в естественных науках законы природы; далее, опираясь на эти законы, создать такие условия, в которых бы «высвобождались» и целенаправленно использовались силы и энергии природы (это было сформулировано уже как задача инженерной деятельности); наконец, на основе инженерных разработок создать промышленность, которая бы обеспечила материальные потребности человека. Возникает вопрос: не означает ли это, что техника эволюционирует в такт эволюции и при смене культур? И на наш взгляд, именно такой вопрос позволяет (в некоторой степени – даже заставляет) обратиться к традиции рассмотрения техники как базового основания культурных феноменов.

В конце ХХ в. стала очевидной проблема кризиса европейской культуры. Идея материально-технического прогресса рассматривается как единственно определяющая причина кризиса и становится основополагающим тезисом культурологических концепций Л. Мэмфорда, Т. Роззак, А. Тоффлера, У. Эшби: «Мы построили цивилизацию, которую не понимаем, и мы обнаружили, что она выходит из-под нашего контроля. Что нам делать, столкнувшись с такими задачами?»9. По мнению этих ученых, односторонняя ориентация Запада на научно-технический прогресс привела к опасности разрушения природной основы культуры.

Овладев природными силами, современный человек гораздо хуже, чем прежде, управляет своими желаниями, он утратил духовное единство с окружающим миром и попал под власть им же самим созданных технических, экономических и политических систем. Именно необходимость трансляции и наследования технологических достижений обусловили появление все более эффективных и действенных социальных технологий, успехи элит в достижении своих целей. Культура стала раскрываться как некая социальная технология, за которой закрепилась роль служителя развития «индивидуально-своеобразных» личностей, становления и управления процессом формирования потребностей, шкал ценностей, конкуренции тех, кто готов удовлетворить спрос на те или иные ценности: здоровье, культурные ценности, ценности быта и т.д. И удовлетворение потребностей в данном отношении предстает как единственное средство для возвышения индивида над природой. «Человеческий субъективизм, – писал М. Хайдеггер, – достигает в планетарном империализме технически организованного человека своего высшего типа, с которого он опускается в плоскость организованного однообразия и обустраивается там. Это однообразие есть самый надежный инструмент полной, т.е. технической власти над Землей»10.

Следовательно, законы технологии, по существу, выступают как законы отчуждения человека от природы, законы покорения природы и общества, и, как писал В. Шубарт, «… Запад подарил человечеству самые совершенные виды техники, государственности и связи, но лишил его души», а «европеец остается техником, даже когда он философствует»11.

Технократизм, противопоставив технику культуре, породил новые потребности, а следовательно, и изменение предпочтений в обществе, формирование новых систем ценностей, которые заставили культуру «играть в бисер», вступать в поиск ответов на бездну вечных вопросов. Данные изменения привели к глубокому перевороту в жизни человека, спровоцировав технические революции. По мнению одних исследователей (Д. М. Кейнс, Г. Зиммель, П. Кеннеди), это происходит в истории постоянно в связи со сменой экономического строя, по мнению же других (К. Лёвит, М. Мюллерт, Ф. Фукуяма), – в связи с «утратой смысла» или кризисом культуры. Однако основное противоречие современной культуры видится в конфликте «человек-машина», поскольку возможности человека не совпадают с требованиями техники. Изменение места человека в мире потребовало от культуры новых способов приспособления к миру.

Трансформацию в интерпретации и способе общения с миром М. Хайдеггер назвал «по-ставом», показав, что основная угроза западному, техническому миру исходит не от возможного гибельного действия машин и механизмов, а от преобразования сущности человека. Ведь еще Л.Н. Гумилев писал: «Как бы ни была развита техника, все необходимое для поддержания жизни люди получают из природы. Значит, они входят в трофическую цепь как верхнее, завершающее звено биоценоза населяемого ими региона. А коль скоро так, то они являются элементами структурно-системных целостностей, включающих в себя, наряду с людьми, доместикаты (домашние животные и культурные растения), ландшафты, как преобразованные человеком, так и девственные, богатства недр, взаимоотношения с соседями – либо дружеские, либо враждебные, ту или иную динамику социального развития, а также то или иное сочетание языков (от одного до нескольких) и элементов материальной и духовной культуры. Эту динамическую систему можно назвать этноценозом. Она возникает и рассыпается в историческом времени, оставляя после себя памятники человеческой деятельности, лишенные саморазвития и способные только разрушаться, и этнические реликты, достигшие фазы гомеостаза. Но каждый процесс этногенеза оставляет на теле земной поверхности неизгладимые следы, благодаря которым возможно установление общего характера закономерностей этнической истории. И теперь, когда спасение природы от разрушительных антропогенных воздействий стало главной проблемой науки, необходимо уяснить, какие стороны деятельности человека были губительны для ландшафтов, вмещающих этносы. Ведь разрушение природы с гибельными последствиями для людей – беда не только нашего времени, и оно не всегда сопряжено с развитием культуры, а также с ростом населения»12.

Другая точка зрения принадлежит Н. Луману, который считал, что «технические усовершенствования оказываются предпочтительными в общественной эволюции», это, «видимо, связано, прежде всего с тем, что они – хотя речь идет об объектах артефактах – облегчают консенсус… Техника – если она сама координирует соответствующие процессы – делает излишним неизменно трудоемкую и чреватую конфликтами координацию человеческой деятельности. Что бы из себя ни представляли случайные причины технических изобретений: эволюция вмешивается и влечет структурное развитие общества в заданном таким образом направлении»13. По его мнению, техника породила разные координирующие институты, но лишила их сложности, а, следовательно, сократила их возможности коммуникативных (культурных) вариаций. Она предоставляет только желательные результаты, которые жестко подчинены культурным условиям. «Создаются артефактные избыточности, (это функционирует или не функционирует) с примыкающей к ней вариативностью. Становятся возможны новые цели, новые ценности, новые калькуляции, новые ошибки. Постепенно коммуникация все больше сообразуется с этим специфическим типом усиления избыточности и вариативности и вдохновляется соответствующими успехами»14. Наступает кризис культуры и цивилизации, поскольку мир заполняется «неестественными самопонятностями», возникают своеобразные зависимости от техники, и коммуникация полностью полагается на технику. Мир природы оказывается вычеркнутым из понятийного круга культуры. Место понятия природы заменяют понятия энергия / работа, энергия / экономия. Растет риск, на который приходится идти человеку, поскольку он все в большей степени полагается на техники, «которыми сегодня пока еще невозможно распоряжаться»15.

Феномен техники заключается в том, что в любой информационно-коммуникативной диспозиции она имеет дело с практическим миром, где все связи ценностно обусловлены. Это приводит к ценностной нагруженности техники со стороны социума. С другой стороны, и сама техника способна в определенных пределах вызывать изменение ценностных систем и коммуникативных форм социокультурных общностей.

Человек проецирует через технику свое отношение, образ, информацию, которые всякий раз вызывают в разных областях человеческой деятельности различные последствия. Связано это, на наш взгляд, с тем, что из-за своего субъективного отношения к технике люди представляют эти отношения к технике как сущностные основания коммуникации, либо интерпретируют отношения с техникой как ритуалы и мифы. Но техника – это самостоятельная реальность, и ее нужно не только не разрушать, верно эксплуатировать и правильно за ней ухаживать, но и поместить ее в поле коммуникации и сделать предметом изучения. Только в этом случае, как считает Б.В. Марков, «могут быть найдены взвешенные решения о границах рациональности, которая пока еще одной стороной обращена к технической, а другой – к социальной организации»16.

Хотя сегодня практические навыки жизни определены законами техники и технологии, они образуют часть нашей природы и природы вообще. Поэтому критика старого, неадекватного в новых условиях понимания техники должна учитывать наличие множества связей, которыми это понимание соединено с различными опорами в жизни и деятельности людей. Иными словами, коммуникация должна стать особым предметом рассмотрения в эволюции техники.

Таким образом, информация, коммуникация, техника не отрицают друг друга в культурогенезе, а взаимосвязаны и взаимообусловлены. Форма их взаимосвязи определяется коммуникационными структурами культуры. Определенность культуры можно установить исходя из действующих в ней форм фиксации, хранения и распространения информации, выделяя коммуникативную структуру.

 

Примечания

1 Столяров Ю.Н. Сущность информации / ГПНТБ Рос. Федерации. – Москва, 2000. – С. 5.

2 Информация // Словарь по кибернетике / под ред. В. М. Глушкова. – Киев: Глав. ред. Укр. энцикл., 1989. – С. 221–222.

3 Иванов В.Г. «Информационное общество» как продукт научно-технического прогресса / В.Г. Иванов, М.Л. Лезгина // Кредо new : теорет. философ. журн. [Электронный ресурс]. – URL: http://www.orenburg.ru/culture/credo/02_2005/3.html. Загл. с экрана.

4 Моль А. Социодинамика культуры. – М.: Прогресс, 1973.

5 Абдеев, Р.Ф. Философия информационной цивилизации. – М.: Владос, 1994. – С. 182.

6 Цит. по: Поликарпов В.С. Современные проблемы науки. – Ростов-на-Дону: СКНЦ ВШ, 2000.

7 Лотман Ю.М. Внутри мыслящих миров // Семиосфера. – СПб.: Искусство, 2004. – С. 162.

8 Митчем К. Что такое философия техники? – М.: Аспект-пресс, 1995. – С. 48.

9 Эшби У.Р. Схема усиления мыслительных способностей // Автоматы. – М.: Ин. лит., 1956. – С. 281–282.

10 Хесле В. Философия техники М. Хайдеггера // Философия Мартина Хайдеггера и современность. – М.: Наука, 1991. – С. 144.

11 Шубарт В. Европа и душа Востока / Пер. с нем. М.В. Назарова, З.Г. Антипенко. – М.: ЭКСМО, 2003. – С. 43, 132.

12 Гумилев Л.Н. Этногенез и биосфера Земли. – СПб.: Кристалл, 2002. – С. 8.

13 Луман Н. Эволюция / Пер. с нем. А. Антоновского. – М.: Логос, 2005. – С. 127.

14 Там же. – С. 137.

15 Там же. – С. 140.

16 Марков Б.В. Храм и рынок. Человек в пространстве культуры. – СПб.: Алтейя, 1999. – С. 107–108, 118.



*© Культурологические исследования в Сибири. – 2008. – №3(25). – С. 29–36.

   

© Сибирский филиал Института наследия, Омск, 2009–2018
Создание и сопровождение: Центр Интернет ИМИТ ОмГУ
Финансовая поддержка: РГНФ, проект 12-01-12040в
«Информационная система «Культурные ресурсы Омской области»